Она влажным дыханьем тебе сердце согреет,
И душа в ее ложь, словно в сказку поверит.
Ее ласки – капкан, чаша с жертвенной кровью.
Ты не в силах порвать с этой мрачной любовью.

Вот уж скоро рассвет и ты понимаешь:
День прейдет и ты снова ее потеряешь.
Словно раб ты отныне, ты не можешь уйти.
Целый день нарастает желанье в груди.

Но играет с тобой в свои блядские игры
Эта сучка луна. Руки требуют бритвы,
Но и кровь, что течет по запястью в ночи
Не поможет тебе, хоть рыдай, хоть кричи.

Ведь она словно блядь, отдается любому,
Ни тебе не верна, ни кому-то другому;
Словно кобра надеждой тебя обовьет,
Насладится тобою и с улыбкой убьет…

Так подумай же прежде чем дать мне ответ,
Стоит эта любовь твоей смерти иль нет?

Вот теперь заяц разворочен)

В хелицерах исповедания

…возьмите от немецкого глагола erschrecken претерит erschrak, раскусите эту лакричную капсулу и почувствуйте вкус немецкого Средневековья, выплеснувшийся на ваш язык тягучим старинным ликером, горчащим, отдающим ржавчиной и холодом анестезийного эфира…
…сперва плакала, роняя теплые, словно околоплодные воды, слезы в рубиновую слезницу матки; перебирая холодными холеными пальцами аметистовый розарий; молилась грозному Господу, воплощенному в скорбно-надменных ликах святых, преклонив колена и разметывая драпировки своего одеяния по могильным плитам в камерах, отмеченных аскетическим орнаментом обожания сурового Милосердия, где гнетущая и тем более восхитительная в своей опрессии грация давила на разум и вырывала душу; под пристальными взорами икон и статуй с вывернутыми руками и изогнутыми перстами целовала впалую грудь Распятого, выплескивая религиозную страсть и страдание в нежных прикосновениях губ. Потом стерпелась с насильственным умерщвлением плоти, утешаясь мыслью, что плоть грешна и смертна, лишь Вера непорочна и вечна.
Стук льдисто-фиолетовых аметистов драгоценного розария за 753 дня аккомпанировал 2259 молитвам. Озаряясь лучистыми витражами, по галереям среди каменных кружев скользит искаженный модой и аскетизмом S-образный силуэт Хильдегард - само воплощение Иннаны в царстве Эрешкигаль. Но под тяжелыми драгоценностями, под изумрудной парчой платья и исподней рубиново-алой коттой, под византийскими шелковыми юбками она несет свои женские доспехи – громоздкий посеребренный пояс верности, черные железные оковы, обтянутые изнутри полуистертым льном, мясосдирающий капкан для грешников - зазубренные железные пластины надежно охраняют свято место от насилия и всплесков дьявольской похоти. В прелестный орнамент затейливо вплетена гравированная готическая вязь «Si ist lasterlîcher schame iemer vil gar erwert» - «Она навсегда будет освобождена от греховного позора». Между тем, за два года зубцы уже почернели от крови, урины и прочих выделений, еще 365 дней – и въевшиеся частицы экскрементов на вонзающихся в промежность гранях послужат источником зловонных миазмов. Но Хильдегард несет это зловещее украшение с мучительной гордостью на своих саднящих чреслах, словно металлическую хоругвь, символизирующую верность своему рыцарю. Средневековый аристократический БДСМ, растворенный в повседневности, ежесекундно напоминает о страданиях Христа, на чьи обагренные тернии насажена сущность всего живого. И десятки теней бледных женщин, осознающих свою вечную вину за изгнание из Эдема, смиренно уринируют и менструируют сквозь изощренные «венецианские решетки», дабы предотвратить еще один смертный грех, пока их господа, опоясавшись мечами, движутся в очередном Крестовом походе. Вскоре, всего через несколько декад, напоенных кровью и вскормленных дымящимся мясом, Бубонная Чума распрострет свои черные крылья тысячами воронов, взлетающими над трупами, но пока что издыхающие в своих стальных одеяниях под страстью похотливого солнца тамплиеры, катары, тевтонцы и госпитальеры совершенствуют свой религиозный психоз, dementia sancta, эякулируя в фанатичном экстазе на повешенных и четвертованных нехристей. В апатичных дистимических очах выжженного восточного неба отражаются тысячные конные армии в тяжелых железных доспехах, сверкающая кавалькада, с грохотом и ревом несущаяся на хрупкие жизни, которая не повернет назад… Их души все как одна впились горьким поцелуем в стальной оскал Святой войны, между зазубренных клыков которой течет кровавая слюна, соблазнившись ее красотой и величием, но красота со спины, резко обернувшись, сорвала с себя забрызганную фату и открыла свой лик, искаженный болью, в пустых глазницах - бездны ужаса... Latrodectus hasselti – Черная Вдова с неизменным алым крестом на спине, она протянула свои заостренные педипальпы в будущие века, обагренные кровью, наслоившейся до черноты, подтягивая к себе добычу, вонзая чудовищные хелицеры в плоть верующих и впрыскивая в них свой нейротоксин, через мучительную эрекцию ведущий к смерти…
…пока мракобесие достигает своего апогея, Хильдегард молится в кирхе Святой Девы Марии о скором возвращении своего Господина, который разомкнет заржавелые замки и освободит ее плоть от жесткого бандажа, а душу – от жестокого ожидания, и счастье, словно турецкая сабля, рассечет ей грудную клетку. Даже в нежно-переливчатых мелодиях лютни ей слышится лязг его доспехов и бряцание оружия, которое он будет посмертно прижимать к себе, словно кровожадную любовницу, лежа в гробнице. Преисполняясь тоской и горестной нежностью, она бессильно приникает заплаканным лицом к распятию и стискивает руками ненавистный железный капкан под складками одеяний, поглотивший ее ложесна, а в полумраке над ней злорадно пересмеиваются демоны.
Тем временем феральное февральское дыхание, простуженная сырость зимы и промозглое веяние гнилостных ветров оседают гибельной слизью и мокротой в ее сизых легких, и, наконец, свирепая лихорадка вонзает зазубренные когти Хильдегард под ребра. Пока она изнывает от судорожного озноба на раскаленной дыбе жара, во главе свиты адских видений к ее одру шествует бронхиальная пневмония. В состоянии болезненной психической анестезии Хильдегард уже безразлично взирает мертвеющим взглядом на окружающие ее тени и иконы, и рыдания оплакивающих ее женщин сливаются в церковные хоралы в круговороте делирия. Упав в коматозное преддверие могилы, через несколько чернейших ночей она возносится душой в небытие, куда устремляются массивные стрельчатые башни неприступной цитадели матери Христа.
Ее усопшая плоть падает сквозь летучие струи времени 4 лютые зимы, а сокрушенные ряды крестоносцев уже влекут пропитанные кровью неверных стяги и шлейфы проклятий назад, в свои заснеженные земли.
…в искореженных почерневших латах, покрытых багрово-шафранными пятнами и потеками, Рюдигер со своим эскортом приближается к своей обители, которая 7 лет пропитывалась феминными страхами и бесплодным ожиданием. За годы, которые отвалились коркой запекшейся крови с ран крестоносцев, баталии, болезни, боль и бездонные очи восточных гурий скрыли бледный лик женщины, которая слабой змей обвивалась вокруг его тела. Кадавр Хильдегард слышит знакомый скрежет ножен о рыцарские доспехи и безмолвно воет в своем могильном карцере. Преисполнившись тягостными мыслями о ее несомненно тривиальной и естественной гибели и о возможном оскорблении, Рюдигер заходит в склеп, туда, где время застыло в христианском летальном Величии – мрачном, неземном, нечеловеческом, вечном, исполненном холода и замороженном в своей божественной отчужденности, и вскрывает гробницу…
…полуистлевший шелковый саван облепляет разложившуюся сучью плоть, над которой взвиваются миазмы смрада. Прекрасное юное лицо, превращенное в отвратительную гримасу дланью Распада, покрывают гнилостные каверны, сквозь которые оно было расшито жемчужными нитями могильных червей. В бесконечной феральной ночи насиловали и развращали они усопшую, отданную им в посмертное рабство, и мортуарий окутан тлетворностью их извращений. Потускневшие украшения въелись в окостеневшую грудную клетку, опав на некогда сладостном сале. Мертвое вожделение открыто взору рыцаря, мертвый грех разлагается на его глазах, мертвая женщина покоится перед ним. Но в этой груде черной дрожащей слизи и белесого тлена, среди расползающихся частиц побуревшего льна и шелка, на остылых, некогда желанных изгибах он замечает пояс, местами тронутый ржавчиной, словно пятнами засохшей крови, устрашающий капкан с неумолимой гравировкой «Она навсегда будет освобождена от греховного позора», вгрызшийся в замороженный вечностью прах, триумф верности над грешной плотью в жизни и в смерти, торжество его веры над сонмом сомнений, последняя драгоценность, которую он преподнес Хильдегард против ее воли. Но «вера» и «верность» происходят от одного корня, от которого также произрастает терн с окровавленными шипами, на которые насажены образы тех, кому хранят верность и в кого верят. Agnus dei qui tollis peccata mundi, dona eis requiem sempiternam.*

*Агнец божий, искупающий прегрешения мира, даруй им вечный покой

Восторженные спазмы стынущего тела под неумело заточенным скальпелем памяти рвущим воспалённую плоть.
Воспоминания доведённые до завершающей стадии меморофилии.
Когда не важно что и где - важно, лишь когда... и слёзы.
Так странно... Вот проходят годы, теперь ты замужем, а я как раньше одинок
Я не один, но нету уж задора. И сердце с черными провалами узоров не принимает больше любви
А может и не нужно, может проще без боли целовать то, что влюблено в тебя
Или лучше просто трахать. Да именно трахать, пока шевелиться хотябы что-то! О как же одиноко...
Твой образ давно стал факсимильным отпечатком не несущим ничего личного, лишь контур.
Контур того что я добровольно выжег на своих внутренностях, разметав их перед тобой,
вывернувшись на изнанку,представ перед твоим алчущим взглядом абсолютно нагим, без "фигового листа" - тела.
Чёрное сердечко - украшение на алеющей плоти. Гноящееся напоминание о последней любви.

Вокзалы, эликтрички , поезда а я один

Солёный ветер, снег иль дождь я всё равно один

Как маникен на жизнь смотрю с пустых витрин.

пласмассовое сердце не болит и голова пуста

я точка в завершении строфы. Душа пуста...

заЯц, тЫы молоТок, пиШри иСчо. мы конечно же всё чи таем, а не восх и счаемса патамушта лениВЫе мы, недосуг нам всё, или торопливые, сука, такие. нада ж исчо экспы срУбить норму, ну и всяко разно, но это же не повод и конечНО не основание, (а жён и любовниц это вабСче не касАецца), знай, мы любим тебя, беспилотного рваного заица