Валенки порезать крупными кусками, обвалять во взбитых яйцах, потом в подсоленной и поперченной муке. Масло вылить в кастрюлю, довести до кипения и обжарить в нем куски валенок до образования золотистой корочки. Сложить куски в гусятницу, залить медом, посыпать майораном, накрыть крышкой и тушить 2,5 часа. Подавать в глубоком блюде.

Замесить из муки, яиц, воды и соли крутое тесто. Раскатать, нарезать стаканом кружки диаметром 4—5 см.
Грибы прокипятить. Венский стул пропустить через мясорубку вместе с грибами и луком. В фарш добавить немного воды, посолить и поперчить. Разложить фарш по кружкам, слепить пельмени, опустить в кипящую подсоленную воду и варить 5—6 минут. Положить в глубокое стеклянное блюдо, украсить свежей зеленью и опилками красного дерева. К пельменям подать соус из горчицы с уксусом, сметану и растопленное масло.

гимн

на солнечной поляночке чему-то очень рад
сидел зайчишка маленький коЛен-ка-ми на-зад

он рад, что светит солнышко, что зреет виноград,
что он весь развороченный коЛен-ка-ми на-зад.

но если фейка глупая к нам сунет грязный зад
мы выйдем на побоище коЛен-ками на-зад

ну что-то в таком роде........

С улыбкой на устах я прячу ключ. Ключ от твоего счастья? Или несчастья? Хотя, какая разница. Не всё ли равно? Нет, видимо не всё. Чёрт, я умываю руки! Ведь, если я связан с этим ключом, значит может и у меня возникнуть это счастье или несчастье, к чему я совсем не готов. Я не желаю быть к этому готовым. Я не готов к этому желанию. Я чего-то боюсь. Боюсь, что я забоюсь. Но размышлять об этом уже поздно. Это свершилось. Ключ в руке, руки в крови, твой счастливый или же несчастный труп у моих ног, дверь бьётся биением сердца подъездного сквозняка. Нужно её закрыть… за собой, оставив это ад (… или рай?), и путь мой новый станет началом моего счастья… или несчастья… не буду об этом думать! Не хочу! Я не испуган тем, что я напуган! Да! Я такой! Жаль, что я не помочился на него, очень жаль, ведь теперь мои штаны мокры. Я умываю руки. Не могу об этом думать. Чёрт! Чёрт! Чёрт! За что мне всё это?! Вот, злощастный ключ ударился о бетон ступенек, и я, обременённый чем-то новым – плохим или хорошим, не важно – выскакиваю из подъезда и сажусь в старенькую «Волгу».
Да, видимо моя «Волга» действительно окончательно состарилась… после нескольких попыток заставить это «чудо инженерной мысли» хотя бы завестись, я вылез из неё и, пнув на прощание опостылевший драндулет, поплёлся ловить таксомотор. Я не был удивлён наивностью водителя, у него наверно были веские причины думать, что я ему заплачу, меня удивила его реакция на вонзившийся в область печени нож. Он не кричал, не пытался его вытащить, не смотрел на меня с ненавистью, презрением или страхом, он просто улыбнулся, подмигнул мне и, упав обмякшим вдруг телом на рулевое колесо, начал истошно сигналить. Странно, такого со мной раньше не случалось…
Выпихнув бездыханное тело из машины, я даже не подумал, что могу быть замеченым. Ощущение некоторой предопределённости, какой-то игры, правил которой не знаю только я, сново навалилось на меня, подмяв собою все другие мысли. Обрёчённость или вседозволенность? Этот вопрос венозно пульсировал в моей голове, зараждая в ней сомнение в реальности всего со мной происходящего.
Свет ночного города казался нереальным, каким-то суховатым, словно отшелушившимся краской от холста шедевра, признанного временем. Эти слои наваливались на меня, разрезая своими краями округлости ещё не высохшей души. Это обессиливало. Казалось уже, что руки не по локоть, а по плечи в чьей-то крови. Да… Этот гадкий ключ. Мне говорили, что так и произойдёт, но жажда владения тавтологично овладела мной после этих слов. И вот… Вот результат – уже седьмой охранник какой-то автостоянки нанизан на нож в моей руке – не мой нож. На поясе пульсипует сообщение на пейджер: «Жду тебя, дорогой! Твоё счастье»,- а перед глазами непроглядная тьма бетонных построек, сулящих долгий путь к источнику сообщения. Ветер страхом гуляет по переулкам, провоцируя возникновение мурашек на коже. Что же это за игра? Я её автор! Да только забыл прочитать анотацию… Выходит так, что автор купил пиратский продукт, и теперь не может решить заданные им же задачи. Безлюдие людит нелюдей. Это мне стало ясно сразу же. Газетные обрывки, проносящиеся мимо моего окровавленного лица, уже несли в себе содержание возникшей в моей жизни новизны. Это шептало мне о том, чего ещё не было во мне, и я не боялся быть напуганным, так как был уже напуган. Я боялся большего, чего не мог себе представить, и чего, по большому счёту, не хотел ожидать. С детства я привык не обращать на происходящие вокруг меня вещи никакого внимания. Я отгородился от окружающего мира надёжным бетонным забором, погрузил себя в некий кокан, сплетёный из нитей безразличия и отчуждёности, как к своей судьбе, так и к судьбе окружающего меня мира. Я не могу назвать себя мезонтропом. Я даже не ненавижу людей, так ущербно мало они меня волнуют. Мне не бывает хорошо, или плохо – мне всегда нормально! Так зачем же мне это СЧАСТЬЕ, разве я несчаслив сейчас?
Воздух, уставший от потребления отработаных бензиновых паров, привычно объял меня, волнующим ароматом наполнив мои лёгкие. Мозг, откликнувшись на раздражение, дал команду желудку выроботать порцию желудочного сока. Желудочный сок, не обнаружив пищи, обиделся, и отослал своё возмущение обратно в мозг. Мозг забил на желания желудочного сока, и сок, чтобы не мучаться, покончил жизнь самоубийством. Меня вырвало…
Мир не дал мне шансов на спасение и я, в ответ не дал шансов ему. Пусть не долго, но я буду властвовать в этом мире, а не этот мир будет властвовать мной. Хотя бы этой ночью – Я это заслужил!
Я начинаю что-то чувствовать. И это плохо! Очень плохо! Это загоняет меня в угол моих антипатий, и заставляет лезть на стену внезапно возникших реалей. Так, 774. Мой автобус. Вот я сел на заднее сиденье, раскрыв в заднем окне для снайперов свой затылок, и теперь начал рассуждать: «Зачем я сел сюда? Автобус ли это или просто жалкое стечение жалких обстоятельств?». Патетичность во всём, бля! Становится жалко себя, а это самое страшное. Страшнее, чем Третья Мировая Война. Наблюдая себя сопливым, слюнявым и всего в дерьме, не имея возможности видеть всего этого, так как зеркала, в котором может появиться эта страшная картина, рядом нет - оно в глазах прохожих и твоих соседий, которых ты не видишь и не ощущаешь, но не теперь, когда ты счатлив… или несчастлив, чего ты не можешь определить, ведь до этого ты не задавался этим вопросом, и теперь не сможешь отличить одно от другого. Твой лифт поднимает тебя к твоему шестнадцатому этажу, но как-то не по-твоему. Звон прибытия не монофоничен, не стереофоничен. Он многоканален. Это пугает. Это чувство удивляет, так как прежде его не было. И есть предчувствие чего-то нового, что окрасит мой быт другими красками, иногда приятными, а иногда нет. Но красками, что выгонит из моей жизни серость и статичность. Я не знаю радоваться этому или печалиться об этом, так как ни того, ни другого в свои двадцать пять ещё не познал.

ОТ АНАФЕМЫ С РОЖДЕНЬЯ К БОГУ НАВСЕГДА

14 июня 2003 года
Мякинин М., Кашликов Е.

10.06.2002 года мы поженились.
Ольга умерла от передоза героина.
Меня пригласили в Лос-Анджелес, в Голливуд. Одному из начинающих режиссеров мое лицо показалось фотогеничным.
И вот так все закрутилось. Сначала долгие мытарства, постоянные обломы, мы с Зиной, ночующие на пляже, а затем признания, слава, наркотики, женщины, пьяные драки со своей любимой. Дальше доктора, судебные разбирательства, психоаналитики, психиатры, изгнания и воссоединения со своей единственной…
Но это жизнь. Я это понимаю, и, если бы не эти события, неизвестно что бы со мной было сейчас. Но речь сейчас не об этом, а вот о чем:
Я стою на табуретке с петлей на шее. Рядом с ней лежит Зина, бездыханная Зина. Как она меня заебала, ебаный в рот, заебала, нести такую хуйню не на сцене, не перед камерой, к которой я давно уже привык, а дома передо мной, бля, прямо на кухне, когда я ем. Ведь я так люблю есть, хотя вешу дох сих пор 40 кг. Она достала меня, и…
Я снова стою на табурете, петля сдавливает шею. Одно неловкое движение и…
Сначала я думал, что уже умер, но сильная боль в затылке отвлекла меня от путешествия по тоннелю к свету в его конце. Бля, лучше бы я не сосредотачивался на этом чувстве. Стоило мне открыть глаза и яркий дневной свет вновь вспыхнув для меня, больно ударил промеж век. Но эта боль была ничем по сравнению с болью в моем паху. Противный табурет немыслимым пируэтом приземлился, в момент моего падения, прямо на мою мозолистую мошонку. «Поистине…», - подумал я: «все возвращается на круги своя».
Я один, и пишу теперь то, что пишу в одиночной камере, ожидая акта правосудия.
30.12.2004 г.: судья Генри Джиральдо Лос-Анджелевского районного суда приговорил меня, с помощью присяжных, к смертной казни… через расчленение акулой (той самой – героиней сериала).
Лязг механизма замка. Ригель вошел в замок, оставив пустоту в пространстве, окаеманной планкой – личинкой.
-Приоборденский, на выход.
Я вышел… Да, убийство при отягчающих обстоятельствах – Все к этому вело. Если бы не я, то оно свершилось бы на 15 лет раньше.
Мимо проплывали бетонные плиты стен. С бесконечных труб, вверху, капала ледяная вода. Меня ждал кабинет со столом – подобием хирургического. Идя к нему, я, почему-то, не чувствовал страха.
В тот момент, когда меня укладывали на этот стол, неспешно пристегивая мои конечности замысловатыми ремнями, я понял, что теперь я нашел в себе силы сыграть на железной флейте и хлопнуть в ладоши одной рукой. Я различил сущности стихий, я увидел луч Альдебарана, я понял, что мне дано создавать и разрушать миры. Но мне это было не к чему. Я спас ее от смерти, а потом ее смерть принесла мне долгожданное открытие «из того, что нам не очень обычно интересно, мы и находим вещи, действительно интересные для нас».

20.08.03 ММ КЕ

похоже, что не только пили))

зайка вышел на лужайку
на пенёк уселся зайка
мухоморы и поганки
разраслись по всей полянке
зайка кушает грыбы
и записывает сны...
вот пришёл в себя умылся
прочитал и удивился
вот так я!, вот это дал!..
и на форум поскакал
чтоб с друзьями поделиться,
чем им стоило б убицца ))

тоже хатю грыбов, в голандию хатю.